Убежище 3/9 - Страница 39

К оглавлению

39

Чья-то сильная жилистая рука взяла его за шкирку, подняла с земли, грубо встряхнула.

– Давай-ка я тебя все-таки съем, – сказало волосатое существо, дыхнув Мальчику в лицо водочным перегаром.

Топ-тук, топ-тук, топ-тук, – снова послышалось совсем рядом.

– Я т-те съем, Лесной! – пыхтя, сказала старуха. – А ну отдай детеныша! Забыл, что ли, чего Бессмертный сказал?

– Да подавись ты! – Лесной неохотно разжал пальцы и выпустил Мальчика.

– Пойдем, Ванюша. – Костяная повертелась в тумане и ловко вцепилась своей когтистой пятерней в безвольно повисшую руку Мальчика.

– Тьфу ты, твою мать! – сплюнул им вслед Лесной.

– А ну не ругайся при детях, – процедила Костяная, не оборачиваясь.

– Баба-Яга, костяная нога! Жопа жилена, манда мылена! – заорал Лесной и захохотал гнусаво и хрипло.

– Алкаш! – сварливо выкрикнула Костяная.

– Я хочу домой, – тихо сказал Мальчик. – Пожалуйста. Я домой хочу.

– Домой?.. Ну так мы и идем домой, Ванюша… Сейчас кушать будем. Я борщик сварила… И пирожки еще остались – с утра. Идем, сынок. Идем.

Топ-тук, топ-тук, топ-тук…

XVI
ПУТЕШЕСТВИЕ

Он позвонил мне где-то через неделю, директор интерната.

Он позвонил и сказал:

– У меня для вас хорошая новость. Ваш мальчик сегодня вышел из комы.

Может быть, две-три секунды – две-три секунды между этими его словами и следующими его словами – и были моим счастьем? Бесконечным, оглушительным, беспримесным счастьем, которое по-настоящему, которое один раз в жизни?

– Я могу его забрать?

– Да, но… вы должны понимать, что «вышел из комы» – еще не значит «пришел в сознание».

– Что… что вы имеете в виду?

– Я имею в виду, что ваш ребенок теперь может шевелиться, самостоятельно принимать пищу, возможно, даже ходить… Но – по крайней мере, пока – он как бы совсем не воспринимает окружающую действительность.

– Но он… он хотя бы узнает меня, если я приду?

– Боюсь, что нет. Я же объясняю вам: сейчас он ничего не воспринимает.

Мне захотелось повесить трубку.

– Так вы придете? – словно почувствовав это, забеспокоился директор.

– Да, конечно.

– Сегодня?

– Да. Думаю, да.


Я не пришла. Ни в тот день, ни после. Никогда.

Чтобы не видеть, во что он превратился. Чтобы не знать, какое у него стало теперь лицо, и какое выражение – если есть хоть какое-то… – застыло в его глазах, и какие звуки он теперь издает… Чтобы не видеть, какие он строит гримасы, и как он раскачивается из стороны в сторону, и как он теперь улыбается. Чтобы не видеть. Не знать.

XVII
ДЕТЕНЫШ

– Покушал? Ну вот и молодец, – сказала Костяная после того, как Мальчик, давясь и плача, съел суп и пирожки. – А теперь – тихий час. Ложись спать, Ванюша.

– Я не буду спать, – сказал Мальчик.

– Как это не будешь? Почему? – удивилась Костяная.

– Не хочу.

– А чего же ты хочешь?

– К маме хочу.

– К маме, к маме… Вот заладил. Хорошо. Не хочешь спать – не надо. Так уж и быть. Но только сегодня – в порядке исключения. Дальше у нас будет тихий час строго по расписанию.

– Дальше? – переспросил мальчик.

– Ну да. Дальше. Пока ты здесь будешь жить.

– И сколько же я здесь буду жить?

– Ну, – старуха зажмурилась, что-то прикидывая, – по закону – до восемнадцати лет.

– По какому закону?

– По вашему, сынок, по вашему. По человечьему… Ладно – рано тебе еще про такие вещи думать. Пойдем лучше. Давай руку.

– Куда пойдем? – отшатнулся Мальчик.

– Познакомлю тебя кое с кем.

– Я не хочу, – сказал Мальчик и вцепился обеими руками в бревенчатый стол.

На всякий случай. Если она вдруг попробует тащить его силой.

– И что же ты будешь здесь делать? – поинтересовалась Костяная.

– Сидеть и ждать маму.

Старуха разразилась противным квакающим смехом:

– Много же лет ты… ык… так просидишь… ык… ой… так насмешил – аж икота напала! Пойдем со мной.

– Не хочу.

Старуха вдруг перестала смеяться. И икать перестала.

– Придется, – сказала она. – А то…

Что-то в ее лице изменилось. Нос, и без того крючковатый, заострился и как-то странно побелел. И губы тоже побелели. И приоткрылись – нет, скорее, оскалились, обнажив длинный гнилой зуб… клык.

– А то сожгу, – прошипела старуха и указала когтем на печь. – Пирожок из тебя сделаю, Ваня… Терпенье мое не бесконечно. Ты меня лучше не зли, сынок. Ну?! Пойдешь со мной?

Мальчик отпустил стол, медленно протянул Костяной свою дрожащую руку и испуганно сказал:

– Пойду. Хорошо, я пойду с вами.

– Не «с вами», Ванюша, а «с тобой», – Костяная мгновенно подобрела и расплылась в беззубой улыбке. – Мы с тобой будем запросто – на ты.

– Пойду с тобой, – послушно повторил Мальчик.

– И еще – называй меня все-таки мамой, а? – елейным голосом попросила Костяная.

– Вы мне… ты мне не мама, – прошептал Мальчик.

– Я же уже говорила тебе – это неважно. Здесь все детишки меня так называют. Ну?

Мальчик молчал.

– Давай я тебе помогу, – затараторила Костяная. – Давай… я тебе говорю: сейчас мы пойдем кое с кем познакомимся, сынок. А ты мне скажи: хорошо, мама. А то…

– Хорошо, мама, – глотая сопли и слезы, сказал Мальчик.

– Ну вот и славненько, – взвизгнула Костяная и погладила Мальчика по мокрой щеке. – Пойдем. Да ты не смотри на меня так, Ванюша… Я же на самом деле добрая… Я редко из себя выхожу… Ну – не бойся…

* * *

Костяная слегка подтолкнула Мальчика к массивной темно-коричневой двери.

– Иди. С ним тебе нужно встретиться в первую очередь.

Мальчик сделал несколько шагов и остановился в нерешительности.

39